БЁРКЛИ, 1978
25 March 2014 08:14 am 
В первый год нашей американской жизни мы, совсем ничего не понимавшие в реалиях площадки, куда нам посчастливилось приземлиться, случайно попали на блошиный рынок в Бёркли.
Жили мы тогда в дешёвых апартаментах эмигрантского гетто на Geary street в Сан-Франциско.
Зрелище американского блошиного рынка потрясло меня новоприбывшего до глубины души - не столько даже раскладками утиля и шмоток, сколько живописностью и разночинностью обитавшей там публики.
Долго ли коротко, моё внимание привлёк замызганный тощий еврей, торговавший книгами под плакатом с троцкистскими цитатами о неизбежности мировой революции. На голове у него красовалась потертая ушанка из меха Муму, а в носу навсегда скорбно застыла зеленая сопля.
Прямо перед ним на куске картона неровными фиолетовыми буквами было выписано: "The end may justify the means as long as there is something that justifies the end. - Leon Trotsky". В смысле, цель оправдывает средства до тех пор и постольку, пока и поскольку можно придумывать оправдание цели.
Представьте себе, какие эмоции возбудила эта картинка в беженце из зрелого социализма. О целях мы знали всё. Целью был коммунизм. Я рванулся к зелёной сопле так быстро, что жена, обычно удерживающая меня от непредсказуемых ситуаций, не успела пошевельнуться.
Следующие 15 минут мы с ушанкой размахивали руками и орали друг на друга так, что к нам стали подтягиваться даже ко всему привычные и равнодушные к скандалам чёрные ребята, мирно торговавшие марихуаной.
От наваждения я очнулся столь же внезапно - сообразив, что шапка из фальшивого русского зайца - робот, запрограммированный на мировую революцию, в программу которого забыли заложить софтвер для восприятия резонов, доказательств и фактов.
Первой мыслью было: ёпс, куда делась Тоня!?
Я нашёл женщину, прочесав три ряда живописного мусора. Она торговала поддельные кораллы у толстой гаитянки в украинском веночке и делала вид, что не имеет к Кальмейеру ни малейшего отношения. У меня отлегло от сердца.
По дороге домой женщина демонстративно молчала, и только выходя из машины, бросила: "Ты можешь продолжить беседу с троцкистом в следующий базарный день, только не бери меня с собой, я лучше спущусь в метро, полежу на рельсах".
 
В первый год нашей американской жизни мы, совсем ничего не понимавшие в реалиях площадки, куда нам посчастливилось приземлиться, случайно попали на блошиный рынок в Бёркли.
Жили мы тогда в дешёвых апартаментах эмигрантского гетто на Geary street в Сан-Франциско.
Зрелище американского блошиного рынка потрясло меня новоприбывшего до глубины души - не столько даже раскладками утиля и шмоток, сколько живописностью и разночинностью обитавшей там публики.
Долго ли коротко, моё внимание привлёк замызганный тощий еврей, торговавший книгами под плакатом с троцкистскими цитатами о неизбежности мировой революции. На голове у него красовалась потертая ушанка из меха Муму, а в носу навсегда скорбно застыла зеленая сопля.
Прямо перед ним на куске картона неровными фиолетовыми буквами было выписано: "The end may justify the means as long as there is something that justifies the end. - Leon Trotsky". В смысле, цель оправдывает средства до тех пор и постольку, пока и поскольку можно придумывать оправдание цели.
Представьте себе, какие эмоции возбудила эта картинка в беженце из зрелого социализма. О целях мы знали всё. Целью был коммунизм. Я рванулся к зелёной сопле так быстро, что жена, обычно удерживающая меня от непредсказуемых ситуаций, не успела пошевельнуться.
Следующие 15 минут мы с ушанкой размахивали руками и орали друг на друга так, что к нам стали подтягиваться даже ко всему привычные и равнодушные к скандалам чёрные ребята, мирно торговавшие марихуаной.
От наваждения я очнулся столь же внезапно - сообразив, что шапка из фальшивого русского зайца - робот, запрограммированный на мировую революцию, в программу которого забыли заложить софтвер для восприятия резонов, доказательств и фактов.
Первой мыслью было: ёпс, куда делась Тоня!?
Я нашёл женщину, прочесав три ряда живописного мусора. Она торговала поддельные кораллы у толстой гаитянки в украинском веночке и делала вид, что не имеет к Кальмейеру ни малейшего отношения. У меня отлегло от сердца.
По дороге домой женщина демонстративно молчала, и только выходя из машины, бросила: "Ты можешь продолжить беседу с троцкистом в следующий базарный день, только не бери меня с собой, я лучше спущусь в метро, полежу на рельсах".